Привилегированная гетеромразь
Наконец-то я выбрала общее название для своей каприканской АУ и решила сгрести ее в один пост (вернее, первый кусок в пост, остальное в комментарии).
А еще - весь более-менее нравящийся мне иллюстративный фанарт: ifolder.ru/22519907 (не только мой, там еще есть обоя авторства RevelloDrive1630, за которую я ей очень признательна).


Вчера и сегодня
Яблоки в пакете неправильно пахнут. Они пахнут осенью, румянцем сентября, а хрусткие бумажные стенки по-осеннему напоминают о галетном печенье и палой листве. Вся весна вокруг – неправильная, слишком яркая, без хранимой памятью призрачной синевы. Наверное, поэтому не хватает воздуха.
Время запутывается кошачьей колыбелью, время рассыпает карты, перебирает чётки в горсти.
Вчера ей исполнилось шестнадцать.
– Уууу, так ты совсем старая!
– Точно, я старушка, – со смешком, щекоча сестренкам подбородки. – Дряхлая развалина.
– Но ты пока сможешь с нами играть, да? – с надеждой, но и с опаской, вдруг уже нельзя, вдруг непонятные циферки-закорючки – вроде забора, за который не ступить ни шагу.
– Смогу, мышата, еще и как…
Но сегодня – не вчера.
Так странно ощущать легкость своей походки – отстраненно, будто фантомную боль в ампутированной ноге. Так странно знать, что и окружающее – лишь фантом, лишь забавляющийся пылью весенний ветер, калейдоскоп разбитых судеб, взорванных небесных сфер.
– Ты вдруг стала такой взрослой…
– Может, я такой и была всегда?
Им показывали на лекциях, как ветвятся русла вероятностей, как развилки уходят вправо и влево, вверх и вниз. Узелок там, узелок здесь, ты умер или еще цел, каблуки стучат по столичным улочкам, юбка пузырится вокруг колен, волосы гладко убраны под обруч. Лиса, втиснутая в сброшенную шкурку. Дважды, по собственным следам.
Ее реальность хрустит и сминается. Вчера были гости и свечи, а сегодня над ней разверзлась бездна, чей кипящий болью и звездами провал стократ роднее благочинной апрельской тишины.
– Ты ни о чем не хочешь поговорить?
– Нет, мам, честно, ни о чем.
Мертвым не дóлжно ходить среди живущих, что тут скажешь? И лисы не сворачивают с нахоженной тропки – пока по их душу не придет охотник.
Пока – прикосновением к плечу – капкан наконец-то не захлопнется.
– Обернешься? – тёплым шепотом в затылок.
– Зачем? – ладонь накрывает ладонь, яблоки осыпают тротуар алыми бомбами, но об осени уже прочно забыто.
Вдох. Выдох. Воздух обжигает легкие сапфирным огнём.
15.04.2009 г.
***
За окном темнеет, и на фоне городских шпилей становятся различимы их собственные отражения.
Эллен права, он не похож на Ли. Общего разве что рост и линия челюсти. И еще глаза светлей, чем были – будут когда-то.
– А ты совсем не изменилась.
– Льстец.
Билл сжимает ее плечи и тихо признается:
– Я не знаю, как смогу отпустить тебя сегодня.
На этот раз Лора поворачивается и пристально заглядывает в знакомо-незнакомое лицо:
– Тогда проблема решена – потому что я вряд ли смогу уйти.
16 Again
– Итак?
– Что «итак»?
Они сидят на газоне под своим любимым каштаном. Устроившаяся напротив Пэм нетерпеливо щелкает ручкой.
– Не юли. Ты просила отмазать тебя перед родителями. Не затем ведь, чтобы торчать всю ночь в библиотеке? У тебя появился парень? Кто он? Где вы встретились? И, главное, вы с ним уже… ну, ты понимаешь.
Лора медленно разворачивает завтрак, тщательно выбирая подходящий ответ. В ее воспоминаниях Помона Уайлдер не настолько болтлива, но либо память подводит, либо новая реальность затронула не только их с Биллом.
– Мы только вчера познакомились, и я бы не хотела об этом понапрасну болтать, так и сглазить недолго.
Пэм разочарованно пинает древесный корень.
– Я из-за тебя наврала, будто мы готовимся к контрольной, а ты скрытничаешь и морочишь мне голову.
Теперь нужно точно рассчитать. Лора поправляет съехавший край гольфа, теребит (школьная форма из воспоминаний однозначно удобней) складку плиссированной юбки.
– Ты бы тоже стала суеверной, если бы видела его.
Она скромно опускает ресницы, интригуя подругу, и та сразу заглатывает наживку.
– Оо… так хорош?
– Просто, понимаешь, существуют обстоятельства… нет, не спрашивай меня сейчас, может, потом расскажу… это так запутано… я ведь могу рассчитывать на твою поддержку?
– О, боги, ну конечно! Никому не слова! Но ты обещаешь, что со временем все расскажешь?
– Обязательно.
А ведь как она когда-то радовалась, что подростковые сложности остались позади, и ей не придется снова их переживать. Что ж, повторный год перед выпускным определенно предстоял насыщенней предыдущего.
С другой стороны, всегда остается возможность бегства. Разве Билл не упоминал, что на Тауроне выходят порой замуж уже в двенадцать?
9.04.2010 г.
Дождь по крыше
Жара над Каприка-сити буквально плавит стекла. Кондиционер давно сдох, и Лоре прекрасно известно, что комната будет полна дыма, однако она все равно вытряхивает из полупустой пачки сигарету. Вернее, собирается вытряхнуть.
– Эй, отдай! Мне не нужна показательная демонстрация твоих навыков пилота, мне нужно покурить.
– Хочешь для разнообразия заработать рак легких?
– Не паси меня, Билл. На то у меня пока есть родители.
– И как бы они прореагировали на твое курение?
– Факт, что несовершеннолетняя дочь путается с всякими тауронскими проходимцами, думаю, расстроил бы их несколько сильнее.
– Ну, всегда ведь можно ответить: «Знаете, мне показалось, она гораздо старше!»
Лора для острастки щипает прикрытое простыней бедро.
– Ах, вот как!
Он лишь усмехается в ответ. Пальцы быстро пробегают по спине – словно размечая отрез бархата, сквозь медную путаницу ласкают затылок.
– Иди сюда.
У крохотной, беспощадно поджариваемой июльским солнцем квартиры есть, по крайней мере, одно неоспоримое преимущество – кровать тут ровно вполовину шире, чем они привыкли.
– Ты летишь послезавтра?
– Да. На месяц.
– Ухум… – знакомый звук его не обманывает.
– Что, лисичка?
Она небрежно пожимает плечами, но мечущийся взгляд сводит на нет попытки казаться спокойной.
– Просто я не привыкла к тому, что из дома уходишь ты. Обычно это моя прерогатива.
О, да – уходить после нескольких проведенных вместе часов, махнув рукой на заклинивший душ, унося на себе его запах; улетать на поиски неизвестно чего неизвестно куда, волей или неволей. Умирать.
Ужасно утомительно. Даже в этом странном прошлобудущем Лора совершенно не ощущает себя юной. Ей не хочется более никаких авантюр, ей хочется стабильности и покоя. Завести себе тумбочку для личных безделушек, развесить в шкафу платья, пить кофе по утрам, а не в полдень. Свернуться клубком у него под боком и ни о чем не вспоминать. Билл прав, они невозвратимо старше. Возможно, боги и властны над плотью, но вылощить душу до первозданного состояния не под силу и богам.
– Эй… Я ведь всегда возвращаюсь. Потерпи еще немного.
Небо наконец-то затягивают сизые разбухшие тучи, дождь сперва деликатно, а после сильней и сильней швыряет в окно водяную россыпь.
Конечно, она потерпит. Теперь ее черёд ждать, и сетования на судьбу носят скорее ритуальный характер – вроде ругани и прыжков, когда стукнешь молотком по пальцу.
Лора заставляет себя улыбнуться. Приподымает голову и целует влажный висок.
– Не вздумай флиртовать с тамошними красотками!
Она потерпит. Им ведь еще предстоит изменить мир.
17.05.2009 г.
Say Yes
Он не задает вопросов – ни о планах, ни о желаниях, ни о согласии. Поглощенный былой реальностью молчаливый ритуал там и остается, под прокаленной насквозь рыжей почвой плоскогорья.
Он не задает вопросов, потому что ее «Да» стучит каблучками на лестнице, моет на кухне тарелки, шелестит книжными страницами и свежими простынями, шепчет «Послезавтра у меня свободный день».
Билл не задает вопросов, на которые давно уже знает ответ.
Graduation day
– Еще раз, все вместе!
– Папа, хватит уже!
– Давайте-давайте, я хочу идеальное фото.
– Дорогая, день выпуска бывает только раз.
Лора поправляет постоянно спадающую на лоб кисточку. Празднично разодетая толпа вокруг сияет фотовспышками, алыми мантиями и широкими улыбками. Выпускники перекликаются, подписывают альбомы, смущаются под шквалом родительских объятий и радостных слез.
Аромат цветов и липовый запах беспрестанно окатывают их тяжелыми приторными волнами.
– Ну что, едем в ресторан?
– Мам, прости, но мы с одноклассниками собирались праздновать вместе.
– О, да пусть отмечает со своими, она ведь взрослая!
– Хорошо, но чтоб утром была дома.
– Ма…
– И не слишком пьяная.
***
У него тоже букет в руках – пестрая полевая мелочь; синие, розовые, желтые брызги, пена ромашек поверху.
– Думала, ты не успеешь.
– И упущу возможность увидеть тебя в таком наряде?
Она закатывает глаза, сдергивая магистерскую шапочку, и увлекает его за ворота. Билл невольно оглядывается на оставшуюся позади толчею.
– Тебя не хватятся?
– У меня обширный опыт незаметных исчезновений.
– А родители?
– Они хотели организовать вечеринку, но я отказалась. Пришлось бы принимать поздравления, отвечать на вопросы, планировать будущее. Я люблю свою семью, Билл, но весь минувший год ощущала себя самозванкой – будто выдаю себя за другого человека, живу чужой жизнью, пользуюсь чужим именем.
– Лора…
– Это правда. Той, которой принадлежал этот мир, больше нет. Он не мой. Все, что у меня есть по-настоящему – это ты, и неважно, какая вокруг реальность.
***
Ночь вокруг напоминает ей ту, новокаприканскую – без сигарет и алкоголя, но зато с возможностью в любой момент запрокинуть голову и получить поцелуй.
Рассвет уже линует небо светлыми полосами, когда Билл спохватывается:
– Забыл отдать подарок по случаю выпуска.
Он осторожно продевает ее безымянный палец в украшенное бриллиантом кольцо.
– По крайней мере, один вопрос относительно будущего у нас решен.
18.07.2010 г.
Corpus delicti*
– Итак, вы – моя будущая невестка, – по привычке цепко фиксируя внешность девушки: узел прически, гладкий атлас платья, скобу браслета.
– Меня зовут Лора. Приятно познакомиться, Джозеф – я могу вас так называть?
– Вы слишком молоды, – он нарочито игнорирует вопрос.
Тонкие крылышки бровей поднимаются выше – вызов на словесную дуэль принят.
– Это исправимый недостаток, не находите?
– Надеюсь, до тех пор моего сына не посадят за совращение?
Улыбка из вежливой превращается в озорную.
– Ничего настолько криминального. Вы ведь юрист, не так ли?
– А вы не похожи на его обычных приятельниц.
– Вас это огорчает?
Похоже, нападки её лишь забавляют.
– Скорей, я в недоумении. Всегда предполагал, что Билла окрутит либо одна из бывших сослуживиц, либо какая-то из залетевших портовых подружек. Или?.. – намекающий взгляд устремляется к ее талии.
Лора со смешком расправляет лилейный бутон юбки.
– Нет. Пока нет.
– Тогда мне по-прежнему неясно, что заставило его изменить своим принципам.
– Принципам он верен всегда, а вот ошибочные суждения бывает готов пересмотреть.
Озорство сменяется столь откровенной нежностью, что ему становится неловко.
– Одно это заслуживает любви.
Тем временем они уже находятся среди остальных приглашенных, и Джозеф, наконец, понимает, что его смущает в собеседнице – контраст между ее возрастом и манерой общения. Расставленные акценты, четкие интонации, нажим – все это знакомо ему по сотням судебных заседаний, все приходящее с многолетним опытом искусство оратора, умеющего переубедить самых недоверчивых слушателей. Ведь он колебался, стоит ли ему вообще здесь появляться – а через десять минут разговора пожимает руки и отпускает комплименты матери невесты. Более того, говорит с сыном – ощущая тот же подвох, то же несоответствие, еще большую, чем раньше, чуждость синеглазого незнакомца, спокойного и предупредительного, беседующего, будто годы раздоров – ерунда вроде опрокинутого на скатерть бокала.
А уж в паре они заставляют даже воздух гудеть от напряжения – не от сокрытия ссоры или охлаждения, а чего-то глубинного, подсердечных токов, не предназначенных для сторонних глаз. У него нет иных доказательств, кроме перепархивающих – мячиком между игроками – взоров, мимолетных касаний, смутного шепота. У него нет иного состава преступления, кроме мгновенного выражения боли, кроме побелевших пальцев, кроме тихого: «Я никуда не денусь».
У него нет ничего существенного, и потому, подходя с поздравлениями, он принимает решение оставить эту тайну тайной – исходя из опыта, далекого от любых законов.
1.07.2009 г.
____________________
*Corpus delicti (лат.) – состав преступления; вещественное доказательство
Кошка в доме
– У меня есть телефон.
– Вы бы опять сослались на занятость.
Терпеливая кошачья улыбка – пока вы наконец-то догадаетесь убрать свой ботинок с того места, куда ей нужно поставить лапу.
– Ладно, раз уж пришли…
– Вы удивительно любезны… с клиентами тоже?
Лора проскальзывает в квартиру, и, пока он запирает дверь, уже шуршит свертками на кухне.
– Клиенты не врываются ко мне в дом без предупреждения.
– Правда? Я совсем другое слышала. И у меня достаточно опыта общения с вашим семейством, чтобы годами дожидаться позволения, – через плечо, колдуя над разделочной доской.
– Интересно, каким образом. У нас нет родственников на Каприке.
Быстрый взгляд, улыбка чуть принужденней. Судорожное движение призрачного хвоста. Джозеф понимает, что в следующий раз будет оцарапан безо всякой жалости.
***
После ужина она рассеянно взвешивает в ладони массивное серебро зажигалки, наслаждаясь сигаретой и тем, что Билл этого не видит и не упрекнет – лично. На деле же тут очень даже биллонасыщенная территория, что и обусловило сперва частоту визитов. До того, как стало ясно – ожидание в тягость не только ей.
– У вас нездоровая страсть к запыленным семейным альбомам.
– Не заметила на них никакой пыли. А это что, видеоархив?
– Да. И будет лучше…
– …его переложить из трех полупустых коробок в одну. У вас все углы захламлены.
– Боги, наверное, решили меня покарать еще при жизни.
– Вы же в них не верите.
– Из-за вас мой атеизм существенно пошатнулся.
***
Из кресла доносится фырканье – досадливое или довольное, не разберешь. Вместе со всеми сопутствующими ей звуками, запахами, рдеющими на волосах бликами оно наполняет комнату волнами уюта.
Конечно, недовольство самовольными вторжениями – ложь. И точно так же у него никогда не хватит черствости напомнить ей о холодной и пустой квартире на другом конце города. Как гласит пословица его родины, чем жить по-собачьи, лучше породниться с кошкой…
27.07.2009 г.
Без рецепта
– Остальное – сами.
– Ууууу…
– Не «Ууууу», а математика. Я помогу накрыть на стол.
Мать смазывает коржи кремом, хлопоча в пропитанной ванилью кухне.
– Оближешь ложку? Ты же всегда любила.
– А мелким? – густой крем тает на языке, вызывая калейдоскоп воспоминаний.
– Твои сестры наказаны. Сбежали вчера с урока.
– Что, только они?
– Вместе с половиной класса, но пусть приучаются думать своей головой.
Ванильные сугробы живописно присыпает шоколадный снежок.
– Раз ты сегодня здесь, я могу заключить, что твой муж еще не вернулся.
Лора вздыхает. Крем на ложке заканчивается, родительское благодушие – тоже.
– Мам, ты можешь называть его по имени. Он не преступник.
– Человек, который явился неизвестно откуда, и увел мою маленькую девочку? Ну-ну.
– Я по-прежнему твоя девочка.
– Нет, уже не моя.
Ножи и вилки сердито брякают о кухонный стол.
– Сиди он в тюрьме, вы бы и то, наверное, чаще виделись. Не понимаю, как я это допустила.
– Потому что папа не возражал.
– Твой отец – безнадежный романтик. Напели ему о неземной любви, он и растаял. А о том, что ты себя заживо хоронишь в восемнадцать лет, не задумался.
– Я не…
– Ты не видишь себя со стороны. Никуда не ходишь. Ни с кем не общаешься. Твои сверстницы…
Сверстницы. Лора на миг представляет себя в каком-нибудь обществе престарелых любительниц орхидей или фитнес-клубе, за стаканом энергетического коктейля вперемешку со сплетнями о сексапильном инструкторе, и у нее вырывается невольный смешок.
– Это моя жизнь, и никого не касается, как я собираюсь ее прожить. Давай, отнесу в столовую.
В спину летит многажды слышанное: «Я просто хочу знать, что у тебя все хорошо. Что ты счастлива», но она не слушает, крепко сжимая тарелку, вспоминая рецепт и радуясь, что он понадобится ей уже через неделю.
14.09.2009 г.
***
– …твоя жена на Каприке и ничего не узнает. А о чем не знаешь, то и не болит. Или ты думаешь, она там скромно сидит месяцами в одиночестве?
Армейский ботинок гулко пинает переборку, серый взгляд затенен гневом.
– Ну что, Хаскер, даже не врежешь мне? Какого фрака ты всегда такой спокойный?!
Она кривит губы то ли презрительно, то ли стараясь не заплакать.
– Почему классные парни вечно достаются другим? Что со мной не так, а? Я будто прокаженная, будто опухоль, которую забыли удалить! Я…
– Сью, с тобой все в порядке. И будет в порядке, уж поверь…
…ведь потерянные щенки рано или поздно находятся.
12.03.2010 г.
Sweet rain
И опять весна… на исходе последний
месяц.
Восемь дней осталось… а завтра их будет
семь.
Каблуки частят, ликуя, щербинками старых
лестниц:
«Скоро, скоро, скоро… уже
совсем…».
Ей не нужно советов о том, как живется
проще.
Ей не нужно учиться кого-то любить и
чтить.
Только два пролёта, за угол – и будет
площадь.
«Скоро, скоро, скоро… уже
почти…».
Пусть зовут это маревом, глупой
блажью,
И полеты – падением
с высоты.
Через восемь… семь… а потом –
неважно.
«Скоро, скоро, скоро… и будешь
ты».
Изнутри зонтик выглядит крапчатым – дождевой «горошек» просвечивает сквозь красные треугольники.
Можно было бы дождаться его звонка. Но здесь каждая умытая ливнем плитка, каждый просвет в облачном рубище помогают ей сократить ожидание. Неправда, будто время нельзя подхлестнуть. Лора торопит его, сворачивает вчетверо, растворяет в разливах луж. И когда клочок последней секунды исчезает под водой, сроки исполняются и весна отдает обещанное, позволяя прижаться к промокшей форме, отряхнуть влагу с волос, побаловать свое имя его голосом. Наконец-то вернуться домой.
О позабытом на площади зонте они вспоминают лишь под утро.
Полдня сверху каплет и моросит.
Он молча на лужах читает вязь
Посланий – что лучше бы взять такси,
И лучше она бы побереглась,
Чтоб снова чего не случилось вдруг…
…Но тучи бледнеют, свиваясь в жгут,
И время уходит на новый круг…
…его с полдороги, конечно, ждут.
Травы Таурона
Здесь действительно нет цветов. Только золотисто-зеленый каракуль холмов, только пастбища и пашни, где земляные комья пахнут дрожжевым тестом. Все стороны света драпирует одно и то же расчеркнутое напополам полотнище; пожалуй, можно дойти до плоского края равнины и сидеть там, поддевая роящиеся звезды носком туфли.
***
– Почему бы не полететь на курорт? Мы после свадьбы так никуда и не выбрались.
– Билл, я бывала на Кансероне. Шумно, жарко, масса любительниц дармовой амброзии и дешевых приключений вроде одной нашей пока-еще-не-знакомой.
Она уминает стопку одежды в чемодан и просительно улыбается.
– Отвези меня куда-нибудь, где можно просто побыть счастливой. Глупо, без памяти счастливой – чтоб потом я могла зачерпнуть эти мгновения серебряной ложкой и скрасить себе ожидание.
***
Ржавая сельскохозяйственная рухлядь перед ней мало походит на серебряную.
– Твоя страсть к старому железу неистребима.
– Тебя я все равно люблю больше, – он щедро протягивает ей испачканные по локоть руки. – Хочешь убедиться?
Лора предусмотрительно отступает.
– Спасибо, не сейчас. В грязные игры лучше играть без свидетелей.
Кем доводится Биллу хозяйка дома, остается неясным. Троюродная тетка или двоюродная бабка – по здешним понятиям, родство все равно ближайшее. Лора усаживается рядом с ней под навесом возле дома и тоже принимается чистить фрукты для пирога.
– Столичная штучка, да? Иш, беленькая какая... Смотри, на солнце особо не суйся, а то у меня простокваши мазать тебе недостанет.
Мозолистые пальцы Чиары движутся на редкость споро.
– Смотришь на него?
– Что? – Лора вздрагивает, нож срезает добрую половину яблока. Она и правда привычно поглядывает на Билла – так же привычно, как смахивает со щеки волосы или вонзает лезвие в упругую кожуру.
– Молодые вечно ищут в чужих глазах свое отражение. Оно и понятно, другому-то откуда взяться, не прожито, не наросло, собой заняты.
Она подбирает с фартука упавший яблочный завиток.
– А вы вот друг друга видите. Так что ты смотри, смотри, девочка, приманивай счастье.
***
И они смотрят – смехом, сбивчивым шепотом, лунками от ногтей по коже, добровольными сердечными путами, терпким травяным вином.
14.01.2010 г.
Nightmare
Боль ее не тревожит, но пугает отсутствие суеты вокруг. Ни аппаратов, ни инструментов, ни персонала, будто все выводы уже сделаны и ее имя вычеркнуто из списков на помилование, и сама она – маленький чужеродный комок на безграничном пространстве больничной койки.
Коттл равнодушно смотрит на часы.
– Скоро. Минут двадцать, не больше.
Дышится с трудом – будто в легких похрустывает картон – и слабость мешает опротестовать приговор. Я ведь еще жива, я выжила в тот раз, это все неправильно, Билл, скажи им. Она даже не попрощалась, не ощутила напоследок то, чего теперь никогда не произойдет...
– ...доделаешь свой проект завтра. Спишь ведь за столом.
Лора потирает след от впившегося в ребра книжного корешка. Грудь уже не стеснена, и сердце быстро отряхивает холодные перышки кошмарного сна.
Билл выдергивает ее из кресла и непреклонно подталкивает к дверям.
– У тебя времени полным-полно, так что спешить некуда.
Сюрпризы
Еще в детстве она любила сюрпризы, любила в день рождения гадать, проснувшись – что скрывают блестящие коробки на ее столе. Праздничные открытки, забавные мелочи… Потом все это просто потеряло смысл.
Еще в детстве он понял, что приятных сюрпризов больше не будет, а раз так, то дожидаться их не стоит.
***
После выматывающей работы, с намозоленной о ежедневные хлопоты душой вернуться – и обнаружить, что Билл вернулся раньше.
После бесконечных препирательств в Адмиралтействе, после споров и чужого занудства – услышать, как Лора поворачивает ключ в замке.
Слаще, чем грузовик пряников под окном.
4.04.2010 г.
Gone with the wind
– Уверена, она не кусается.
– Хм?
– Ты так на нее смотришь, будто ожидаешь нападения.
Билл переводит взгляд обратно на стенд, на изящную кованую вещицу за прочным стеклом.
– Интересно, если выдернуть ее оттуда сейчас, будущее изменится?
– Разумеется – нас посадят за кражу ценного экспоната. Тебе лучше знать, сколько за такое дают. И учти, совместной камеры нам не достанется.
Лора тянет его подальше – от бархатных шнуров вокруг стенда со стрелой, из-под гулких музейных сводов.
– Я не готова менять свое будущее настолько кардинальным образом.
Осень подходит к середине, густеет янтарной настойкой на солнечных лучах. Теплый камень колонн у входа контрастирует с прохладой полированного мрамора внутри. Ветер пускает кораблики листвы вдоль дельфийских улиц, сквозь притихшие окрестные рощи, сгоревшую добела траву.
– Без конца забываю, как все переменилось, – Билл чуть виновато улыбается, подбирая порыжевшую дубовую ветку.
– Это не забывчивость – это память.
Память и грусть, но вслух она этого не произносит. Конечно же, он скучает по своим девочкам, по каждой из них.
Над поляной витает запах увядших растений и неизвестно откуда занесенного дыма. Лора поворачивается на бок и закрывает глаза, но полностью вкусить осеннюю нирвану ей не дают. Лиственные спиральки с шорохом щекочут кожу над краем короткого рукава.
– Эй, что ты делаешь?
– Не спи, нам еще домой добираться.
– Я не сплю.
Она действительно не спит. Думает о последнем визите к врачу и о том, что скоро ностальгия утихнет.
19.04.2010 г.
***
…сахар, сливки, мука… крем вздувается, стекает бежевыми язычками по фарфоровым стенкам. Всё, словно в детстве, когда она приплясывала вокруг матери, ожидая и предвкушая. Всё как в прошлый раз – и всё иначе.
– Грейси, хочешь облизать ложку?
Сбой в программе
Большая каюта – зал? – выглядит странно сказочно за счет радужных перепонок на стенах.
Сол широко улыбается, но остальные держатся насторожено, и Лора ловит себя на том, что старается не делать резких движений. «Игра «Не вспугни сайлона», – иронично думает она, внезапно спохватившись, что в группе перед ней слишком мало фигур.
– А где же… – Билл коротко качает головой, и вопрос умирает, не прозвучав.
– Если хотите, можем прогуляться по кораблю, – предлагает Тирол. – Тут есть на что посмотреть.
Таи синхронно кивают, Тори провожает гостей встревоженным взглядом. Ничего, девочка, если ты будешь хорошо себя вести, то у нас не будет проблем. Скорей всего, не будет.
Лора как раз размышляет, стоит ли ей обеспокоиться этим заранее, когда Билл рядом шепчет:
– Сэм не очнулся после воскрешения.
– Что? – она спотыкается, уповая на Тиролову увлеченность лекцией. – Почему?
– Они не знают. Механизм был в порядке, просто не сработал, без видимых причин.
«Но мы знаем причину, не так ли?»
– Да, – Билл отвечает ее мыслям, не сбиваясь с шага. – Похоже, они с Карой свалили все на нас.
– Значит, будем искать путь сами.
Лора смотрит в спину жарко повествующему о функциях двигателя Тиролу и добавляет:
– Ну, или вшестером. Заодно проверим, что подают на сайлонских вечеринках.
25.07.2010 г.
А еще - весь более-менее нравящийся мне иллюстративный фанарт: ifolder.ru/22519907 (не только мой, там еще есть обоя авторства RevelloDrive1630, за которую я ей очень признательна).


Вчера и сегодня
Яблоки в пакете неправильно пахнут. Они пахнут осенью, румянцем сентября, а хрусткие бумажные стенки по-осеннему напоминают о галетном печенье и палой листве. Вся весна вокруг – неправильная, слишком яркая, без хранимой памятью призрачной синевы. Наверное, поэтому не хватает воздуха.
Время запутывается кошачьей колыбелью, время рассыпает карты, перебирает чётки в горсти.
Вчера ей исполнилось шестнадцать.
– Уууу, так ты совсем старая!
– Точно, я старушка, – со смешком, щекоча сестренкам подбородки. – Дряхлая развалина.
– Но ты пока сможешь с нами играть, да? – с надеждой, но и с опаской, вдруг уже нельзя, вдруг непонятные циферки-закорючки – вроде забора, за который не ступить ни шагу.
– Смогу, мышата, еще и как…
Но сегодня – не вчера.
Так странно ощущать легкость своей походки – отстраненно, будто фантомную боль в ампутированной ноге. Так странно знать, что и окружающее – лишь фантом, лишь забавляющийся пылью весенний ветер, калейдоскоп разбитых судеб, взорванных небесных сфер.
– Ты вдруг стала такой взрослой…
– Может, я такой и была всегда?
Им показывали на лекциях, как ветвятся русла вероятностей, как развилки уходят вправо и влево, вверх и вниз. Узелок там, узелок здесь, ты умер или еще цел, каблуки стучат по столичным улочкам, юбка пузырится вокруг колен, волосы гладко убраны под обруч. Лиса, втиснутая в сброшенную шкурку. Дважды, по собственным следам.
Ее реальность хрустит и сминается. Вчера были гости и свечи, а сегодня над ней разверзлась бездна, чей кипящий болью и звездами провал стократ роднее благочинной апрельской тишины.
– Ты ни о чем не хочешь поговорить?
– Нет, мам, честно, ни о чем.
Мертвым не дóлжно ходить среди живущих, что тут скажешь? И лисы не сворачивают с нахоженной тропки – пока по их душу не придет охотник.
Пока – прикосновением к плечу – капкан наконец-то не захлопнется.
– Обернешься? – тёплым шепотом в затылок.
– Зачем? – ладонь накрывает ладонь, яблоки осыпают тротуар алыми бомбами, но об осени уже прочно забыто.
Вдох. Выдох. Воздух обжигает легкие сапфирным огнём.
15.04.2009 г.
***
За окном темнеет, и на фоне городских шпилей становятся различимы их собственные отражения.
Эллен права, он не похож на Ли. Общего разве что рост и линия челюсти. И еще глаза светлей, чем были – будут когда-то.
– А ты совсем не изменилась.
– Льстец.
Билл сжимает ее плечи и тихо признается:
– Я не знаю, как смогу отпустить тебя сегодня.
На этот раз Лора поворачивается и пристально заглядывает в знакомо-незнакомое лицо:
– Тогда проблема решена – потому что я вряд ли смогу уйти.
16 Again
– Итак?
– Что «итак»?
Они сидят на газоне под своим любимым каштаном. Устроившаяся напротив Пэм нетерпеливо щелкает ручкой.
– Не юли. Ты просила отмазать тебя перед родителями. Не затем ведь, чтобы торчать всю ночь в библиотеке? У тебя появился парень? Кто он? Где вы встретились? И, главное, вы с ним уже… ну, ты понимаешь.
Лора медленно разворачивает завтрак, тщательно выбирая подходящий ответ. В ее воспоминаниях Помона Уайлдер не настолько болтлива, но либо память подводит, либо новая реальность затронула не только их с Биллом.
– Мы только вчера познакомились, и я бы не хотела об этом понапрасну болтать, так и сглазить недолго.
Пэм разочарованно пинает древесный корень.
– Я из-за тебя наврала, будто мы готовимся к контрольной, а ты скрытничаешь и морочишь мне голову.
Теперь нужно точно рассчитать. Лора поправляет съехавший край гольфа, теребит (школьная форма из воспоминаний однозначно удобней) складку плиссированной юбки.
– Ты бы тоже стала суеверной, если бы видела его.
Она скромно опускает ресницы, интригуя подругу, и та сразу заглатывает наживку.
– Оо… так хорош?
– Просто, понимаешь, существуют обстоятельства… нет, не спрашивай меня сейчас, может, потом расскажу… это так запутано… я ведь могу рассчитывать на твою поддержку?
– О, боги, ну конечно! Никому не слова! Но ты обещаешь, что со временем все расскажешь?
– Обязательно.
А ведь как она когда-то радовалась, что подростковые сложности остались позади, и ей не придется снова их переживать. Что ж, повторный год перед выпускным определенно предстоял насыщенней предыдущего.
С другой стороны, всегда остается возможность бегства. Разве Билл не упоминал, что на Тауроне выходят порой замуж уже в двенадцать?
9.04.2010 г.
Дождь по крыше
Жара над Каприка-сити буквально плавит стекла. Кондиционер давно сдох, и Лоре прекрасно известно, что комната будет полна дыма, однако она все равно вытряхивает из полупустой пачки сигарету. Вернее, собирается вытряхнуть.
– Эй, отдай! Мне не нужна показательная демонстрация твоих навыков пилота, мне нужно покурить.
– Хочешь для разнообразия заработать рак легких?
– Не паси меня, Билл. На то у меня пока есть родители.
– И как бы они прореагировали на твое курение?
– Факт, что несовершеннолетняя дочь путается с всякими тауронскими проходимцами, думаю, расстроил бы их несколько сильнее.
– Ну, всегда ведь можно ответить: «Знаете, мне показалось, она гораздо старше!»
Лора для острастки щипает прикрытое простыней бедро.
– Ах, вот как!
Он лишь усмехается в ответ. Пальцы быстро пробегают по спине – словно размечая отрез бархата, сквозь медную путаницу ласкают затылок.
– Иди сюда.
У крохотной, беспощадно поджариваемой июльским солнцем квартиры есть, по крайней мере, одно неоспоримое преимущество – кровать тут ровно вполовину шире, чем они привыкли.
– Ты летишь послезавтра?
– Да. На месяц.
– Ухум… – знакомый звук его не обманывает.
– Что, лисичка?
Она небрежно пожимает плечами, но мечущийся взгляд сводит на нет попытки казаться спокойной.
– Просто я не привыкла к тому, что из дома уходишь ты. Обычно это моя прерогатива.
О, да – уходить после нескольких проведенных вместе часов, махнув рукой на заклинивший душ, унося на себе его запах; улетать на поиски неизвестно чего неизвестно куда, волей или неволей. Умирать.
Ужасно утомительно. Даже в этом странном прошлобудущем Лора совершенно не ощущает себя юной. Ей не хочется более никаких авантюр, ей хочется стабильности и покоя. Завести себе тумбочку для личных безделушек, развесить в шкафу платья, пить кофе по утрам, а не в полдень. Свернуться клубком у него под боком и ни о чем не вспоминать. Билл прав, они невозвратимо старше. Возможно, боги и властны над плотью, но вылощить душу до первозданного состояния не под силу и богам.
– Эй… Я ведь всегда возвращаюсь. Потерпи еще немного.
Небо наконец-то затягивают сизые разбухшие тучи, дождь сперва деликатно, а после сильней и сильней швыряет в окно водяную россыпь.
Конечно, она потерпит. Теперь ее черёд ждать, и сетования на судьбу носят скорее ритуальный характер – вроде ругани и прыжков, когда стукнешь молотком по пальцу.
Лора заставляет себя улыбнуться. Приподымает голову и целует влажный висок.
– Не вздумай флиртовать с тамошними красотками!
Она потерпит. Им ведь еще предстоит изменить мир.
17.05.2009 г.
Say Yes
Он не задает вопросов – ни о планах, ни о желаниях, ни о согласии. Поглощенный былой реальностью молчаливый ритуал там и остается, под прокаленной насквозь рыжей почвой плоскогорья.
Он не задает вопросов, потому что ее «Да» стучит каблучками на лестнице, моет на кухне тарелки, шелестит книжными страницами и свежими простынями, шепчет «Послезавтра у меня свободный день».
Билл не задает вопросов, на которые давно уже знает ответ.
Graduation day
– Еще раз, все вместе!
– Папа, хватит уже!
– Давайте-давайте, я хочу идеальное фото.
– Дорогая, день выпуска бывает только раз.
Лора поправляет постоянно спадающую на лоб кисточку. Празднично разодетая толпа вокруг сияет фотовспышками, алыми мантиями и широкими улыбками. Выпускники перекликаются, подписывают альбомы, смущаются под шквалом родительских объятий и радостных слез.
Аромат цветов и липовый запах беспрестанно окатывают их тяжелыми приторными волнами.
– Ну что, едем в ресторан?
– Мам, прости, но мы с одноклассниками собирались праздновать вместе.
– О, да пусть отмечает со своими, она ведь взрослая!
– Хорошо, но чтоб утром была дома.
– Ма…
– И не слишком пьяная.
***
У него тоже букет в руках – пестрая полевая мелочь; синие, розовые, желтые брызги, пена ромашек поверху.
– Думала, ты не успеешь.
– И упущу возможность увидеть тебя в таком наряде?
Она закатывает глаза, сдергивая магистерскую шапочку, и увлекает его за ворота. Билл невольно оглядывается на оставшуюся позади толчею.
– Тебя не хватятся?
– У меня обширный опыт незаметных исчезновений.
– А родители?
– Они хотели организовать вечеринку, но я отказалась. Пришлось бы принимать поздравления, отвечать на вопросы, планировать будущее. Я люблю свою семью, Билл, но весь минувший год ощущала себя самозванкой – будто выдаю себя за другого человека, живу чужой жизнью, пользуюсь чужим именем.
– Лора…
– Это правда. Той, которой принадлежал этот мир, больше нет. Он не мой. Все, что у меня есть по-настоящему – это ты, и неважно, какая вокруг реальность.
***
Ночь вокруг напоминает ей ту, новокаприканскую – без сигарет и алкоголя, но зато с возможностью в любой момент запрокинуть голову и получить поцелуй.
Рассвет уже линует небо светлыми полосами, когда Билл спохватывается:
– Забыл отдать подарок по случаю выпуска.
Он осторожно продевает ее безымянный палец в украшенное бриллиантом кольцо.
– По крайней мере, один вопрос относительно будущего у нас решен.
18.07.2010 г.
Corpus delicti*
– Итак, вы – моя будущая невестка, – по привычке цепко фиксируя внешность девушки: узел прически, гладкий атлас платья, скобу браслета.
– Меня зовут Лора. Приятно познакомиться, Джозеф – я могу вас так называть?
– Вы слишком молоды, – он нарочито игнорирует вопрос.
Тонкие крылышки бровей поднимаются выше – вызов на словесную дуэль принят.
– Это исправимый недостаток, не находите?
– Надеюсь, до тех пор моего сына не посадят за совращение?
Улыбка из вежливой превращается в озорную.
– Ничего настолько криминального. Вы ведь юрист, не так ли?
– А вы не похожи на его обычных приятельниц.
– Вас это огорчает?
Похоже, нападки её лишь забавляют.
– Скорей, я в недоумении. Всегда предполагал, что Билла окрутит либо одна из бывших сослуживиц, либо какая-то из залетевших портовых подружек. Или?.. – намекающий взгляд устремляется к ее талии.
Лора со смешком расправляет лилейный бутон юбки.
– Нет. Пока нет.
– Тогда мне по-прежнему неясно, что заставило его изменить своим принципам.
– Принципам он верен всегда, а вот ошибочные суждения бывает готов пересмотреть.
Озорство сменяется столь откровенной нежностью, что ему становится неловко.
– Одно это заслуживает любви.
Тем временем они уже находятся среди остальных приглашенных, и Джозеф, наконец, понимает, что его смущает в собеседнице – контраст между ее возрастом и манерой общения. Расставленные акценты, четкие интонации, нажим – все это знакомо ему по сотням судебных заседаний, все приходящее с многолетним опытом искусство оратора, умеющего переубедить самых недоверчивых слушателей. Ведь он колебался, стоит ли ему вообще здесь появляться – а через десять минут разговора пожимает руки и отпускает комплименты матери невесты. Более того, говорит с сыном – ощущая тот же подвох, то же несоответствие, еще большую, чем раньше, чуждость синеглазого незнакомца, спокойного и предупредительного, беседующего, будто годы раздоров – ерунда вроде опрокинутого на скатерть бокала.
А уж в паре они заставляют даже воздух гудеть от напряжения – не от сокрытия ссоры или охлаждения, а чего-то глубинного, подсердечных токов, не предназначенных для сторонних глаз. У него нет иных доказательств, кроме перепархивающих – мячиком между игроками – взоров, мимолетных касаний, смутного шепота. У него нет иного состава преступления, кроме мгновенного выражения боли, кроме побелевших пальцев, кроме тихого: «Я никуда не денусь».
У него нет ничего существенного, и потому, подходя с поздравлениями, он принимает решение оставить эту тайну тайной – исходя из опыта, далекого от любых законов.
1.07.2009 г.
____________________
*Corpus delicti (лат.) – состав преступления; вещественное доказательство
Кошка в доме
– У меня есть телефон.
– Вы бы опять сослались на занятость.
Терпеливая кошачья улыбка – пока вы наконец-то догадаетесь убрать свой ботинок с того места, куда ей нужно поставить лапу.
– Ладно, раз уж пришли…
– Вы удивительно любезны… с клиентами тоже?
Лора проскальзывает в квартиру, и, пока он запирает дверь, уже шуршит свертками на кухне.
– Клиенты не врываются ко мне в дом без предупреждения.
– Правда? Я совсем другое слышала. И у меня достаточно опыта общения с вашим семейством, чтобы годами дожидаться позволения, – через плечо, колдуя над разделочной доской.
– Интересно, каким образом. У нас нет родственников на Каприке.
Быстрый взгляд, улыбка чуть принужденней. Судорожное движение призрачного хвоста. Джозеф понимает, что в следующий раз будет оцарапан безо всякой жалости.
***
После ужина она рассеянно взвешивает в ладони массивное серебро зажигалки, наслаждаясь сигаретой и тем, что Билл этого не видит и не упрекнет – лично. На деле же тут очень даже биллонасыщенная территория, что и обусловило сперва частоту визитов. До того, как стало ясно – ожидание в тягость не только ей.
– У вас нездоровая страсть к запыленным семейным альбомам.
– Не заметила на них никакой пыли. А это что, видеоархив?
– Да. И будет лучше…
– …его переложить из трех полупустых коробок в одну. У вас все углы захламлены.
– Боги, наверное, решили меня покарать еще при жизни.
– Вы же в них не верите.
– Из-за вас мой атеизм существенно пошатнулся.
***
Из кресла доносится фырканье – досадливое или довольное, не разберешь. Вместе со всеми сопутствующими ей звуками, запахами, рдеющими на волосах бликами оно наполняет комнату волнами уюта.
Конечно, недовольство самовольными вторжениями – ложь. И точно так же у него никогда не хватит черствости напомнить ей о холодной и пустой квартире на другом конце города. Как гласит пословица его родины, чем жить по-собачьи, лучше породниться с кошкой…
27.07.2009 г.
Без рецепта
– Остальное – сами.
– Ууууу…
– Не «Ууууу», а математика. Я помогу накрыть на стол.
Мать смазывает коржи кремом, хлопоча в пропитанной ванилью кухне.
– Оближешь ложку? Ты же всегда любила.
– А мелким? – густой крем тает на языке, вызывая калейдоскоп воспоминаний.
– Твои сестры наказаны. Сбежали вчера с урока.
– Что, только они?
– Вместе с половиной класса, но пусть приучаются думать своей головой.
Ванильные сугробы живописно присыпает шоколадный снежок.
– Раз ты сегодня здесь, я могу заключить, что твой муж еще не вернулся.
Лора вздыхает. Крем на ложке заканчивается, родительское благодушие – тоже.
– Мам, ты можешь называть его по имени. Он не преступник.
– Человек, который явился неизвестно откуда, и увел мою маленькую девочку? Ну-ну.
– Я по-прежнему твоя девочка.
– Нет, уже не моя.
Ножи и вилки сердито брякают о кухонный стол.
– Сиди он в тюрьме, вы бы и то, наверное, чаще виделись. Не понимаю, как я это допустила.
– Потому что папа не возражал.
– Твой отец – безнадежный романтик. Напели ему о неземной любви, он и растаял. А о том, что ты себя заживо хоронишь в восемнадцать лет, не задумался.
– Я не…
– Ты не видишь себя со стороны. Никуда не ходишь. Ни с кем не общаешься. Твои сверстницы…
Сверстницы. Лора на миг представляет себя в каком-нибудь обществе престарелых любительниц орхидей или фитнес-клубе, за стаканом энергетического коктейля вперемешку со сплетнями о сексапильном инструкторе, и у нее вырывается невольный смешок.
– Это моя жизнь, и никого не касается, как я собираюсь ее прожить. Давай, отнесу в столовую.
В спину летит многажды слышанное: «Я просто хочу знать, что у тебя все хорошо. Что ты счастлива», но она не слушает, крепко сжимая тарелку, вспоминая рецепт и радуясь, что он понадобится ей уже через неделю.
14.09.2009 г.
***
– …твоя жена на Каприке и ничего не узнает. А о чем не знаешь, то и не болит. Или ты думаешь, она там скромно сидит месяцами в одиночестве?
Армейский ботинок гулко пинает переборку, серый взгляд затенен гневом.
– Ну что, Хаскер, даже не врежешь мне? Какого фрака ты всегда такой спокойный?!
Она кривит губы то ли презрительно, то ли стараясь не заплакать.
– Почему классные парни вечно достаются другим? Что со мной не так, а? Я будто прокаженная, будто опухоль, которую забыли удалить! Я…
– Сью, с тобой все в порядке. И будет в порядке, уж поверь…
…ведь потерянные щенки рано или поздно находятся.
12.03.2010 г.
Sweet rain
И опять весна… на исходе последний
месяц.
Восемь дней осталось… а завтра их будет
семь.
Каблуки частят, ликуя, щербинками старых
лестниц:
«Скоро, скоро, скоро… уже
совсем…».
Ей не нужно советов о том, как живется
проще.
Ей не нужно учиться кого-то любить и
чтить.
Только два пролёта, за угол – и будет
площадь.
«Скоро, скоро, скоро… уже
почти…».
Пусть зовут это маревом, глупой
блажью,
И полеты – падением
с высоты.
Через восемь… семь… а потом –
неважно.
«Скоро, скоро, скоро… и будешь
ты».
Изнутри зонтик выглядит крапчатым – дождевой «горошек» просвечивает сквозь красные треугольники.
Можно было бы дождаться его звонка. Но здесь каждая умытая ливнем плитка, каждый просвет в облачном рубище помогают ей сократить ожидание. Неправда, будто время нельзя подхлестнуть. Лора торопит его, сворачивает вчетверо, растворяет в разливах луж. И когда клочок последней секунды исчезает под водой, сроки исполняются и весна отдает обещанное, позволяя прижаться к промокшей форме, отряхнуть влагу с волос, побаловать свое имя его голосом. Наконец-то вернуться домой.
О позабытом на площади зонте они вспоминают лишь под утро.
Полдня сверху каплет и моросит.
Он молча на лужах читает вязь
Посланий – что лучше бы взять такси,
И лучше она бы побереглась,
Чтоб снова чего не случилось вдруг…
…Но тучи бледнеют, свиваясь в жгут,
И время уходит на новый круг…
…его с полдороги, конечно, ждут.
Травы Таурона
Здесь действительно нет цветов. Только золотисто-зеленый каракуль холмов, только пастбища и пашни, где земляные комья пахнут дрожжевым тестом. Все стороны света драпирует одно и то же расчеркнутое напополам полотнище; пожалуй, можно дойти до плоского края равнины и сидеть там, поддевая роящиеся звезды носком туфли.
***
– Почему бы не полететь на курорт? Мы после свадьбы так никуда и не выбрались.
– Билл, я бывала на Кансероне. Шумно, жарко, масса любительниц дармовой амброзии и дешевых приключений вроде одной нашей пока-еще-не-знакомой.
Она уминает стопку одежды в чемодан и просительно улыбается.
– Отвези меня куда-нибудь, где можно просто побыть счастливой. Глупо, без памяти счастливой – чтоб потом я могла зачерпнуть эти мгновения серебряной ложкой и скрасить себе ожидание.
***
Ржавая сельскохозяйственная рухлядь перед ней мало походит на серебряную.
– Твоя страсть к старому железу неистребима.
– Тебя я все равно люблю больше, – он щедро протягивает ей испачканные по локоть руки. – Хочешь убедиться?
Лора предусмотрительно отступает.
– Спасибо, не сейчас. В грязные игры лучше играть без свидетелей.
Кем доводится Биллу хозяйка дома, остается неясным. Троюродная тетка или двоюродная бабка – по здешним понятиям, родство все равно ближайшее. Лора усаживается рядом с ней под навесом возле дома и тоже принимается чистить фрукты для пирога.
– Столичная штучка, да? Иш, беленькая какая... Смотри, на солнце особо не суйся, а то у меня простокваши мазать тебе недостанет.
Мозолистые пальцы Чиары движутся на редкость споро.
– Смотришь на него?
– Что? – Лора вздрагивает, нож срезает добрую половину яблока. Она и правда привычно поглядывает на Билла – так же привычно, как смахивает со щеки волосы или вонзает лезвие в упругую кожуру.
– Молодые вечно ищут в чужих глазах свое отражение. Оно и понятно, другому-то откуда взяться, не прожито, не наросло, собой заняты.
Она подбирает с фартука упавший яблочный завиток.
– А вы вот друг друга видите. Так что ты смотри, смотри, девочка, приманивай счастье.
***
И они смотрят – смехом, сбивчивым шепотом, лунками от ногтей по коже, добровольными сердечными путами, терпким травяным вином.
14.01.2010 г.
Nightmare
Боль ее не тревожит, но пугает отсутствие суеты вокруг. Ни аппаратов, ни инструментов, ни персонала, будто все выводы уже сделаны и ее имя вычеркнуто из списков на помилование, и сама она – маленький чужеродный комок на безграничном пространстве больничной койки.
Коттл равнодушно смотрит на часы.
– Скоро. Минут двадцать, не больше.
Дышится с трудом – будто в легких похрустывает картон – и слабость мешает опротестовать приговор. Я ведь еще жива, я выжила в тот раз, это все неправильно, Билл, скажи им. Она даже не попрощалась, не ощутила напоследок то, чего теперь никогда не произойдет...
– ...доделаешь свой проект завтра. Спишь ведь за столом.
Лора потирает след от впившегося в ребра книжного корешка. Грудь уже не стеснена, и сердце быстро отряхивает холодные перышки кошмарного сна.
Билл выдергивает ее из кресла и непреклонно подталкивает к дверям.
– У тебя времени полным-полно, так что спешить некуда.
Сюрпризы
Еще в детстве она любила сюрпризы, любила в день рождения гадать, проснувшись – что скрывают блестящие коробки на ее столе. Праздничные открытки, забавные мелочи… Потом все это просто потеряло смысл.
Еще в детстве он понял, что приятных сюрпризов больше не будет, а раз так, то дожидаться их не стоит.
***
После выматывающей работы, с намозоленной о ежедневные хлопоты душой вернуться – и обнаружить, что Билл вернулся раньше.
После бесконечных препирательств в Адмиралтействе, после споров и чужого занудства – услышать, как Лора поворачивает ключ в замке.
Слаще, чем грузовик пряников под окном.
4.04.2010 г.
Gone with the wind
– Уверена, она не кусается.
– Хм?
– Ты так на нее смотришь, будто ожидаешь нападения.
Билл переводит взгляд обратно на стенд, на изящную кованую вещицу за прочным стеклом.
– Интересно, если выдернуть ее оттуда сейчас, будущее изменится?
– Разумеется – нас посадят за кражу ценного экспоната. Тебе лучше знать, сколько за такое дают. И учти, совместной камеры нам не достанется.
Лора тянет его подальше – от бархатных шнуров вокруг стенда со стрелой, из-под гулких музейных сводов.
– Я не готова менять свое будущее настолько кардинальным образом.
Осень подходит к середине, густеет янтарной настойкой на солнечных лучах. Теплый камень колонн у входа контрастирует с прохладой полированного мрамора внутри. Ветер пускает кораблики листвы вдоль дельфийских улиц, сквозь притихшие окрестные рощи, сгоревшую добела траву.
– Без конца забываю, как все переменилось, – Билл чуть виновато улыбается, подбирая порыжевшую дубовую ветку.
– Это не забывчивость – это память.
Память и грусть, но вслух она этого не произносит. Конечно же, он скучает по своим девочкам, по каждой из них.
Над поляной витает запах увядших растений и неизвестно откуда занесенного дыма. Лора поворачивается на бок и закрывает глаза, но полностью вкусить осеннюю нирвану ей не дают. Лиственные спиральки с шорохом щекочут кожу над краем короткого рукава.
– Эй, что ты делаешь?
– Не спи, нам еще домой добираться.
– Я не сплю.
Она действительно не спит. Думает о последнем визите к врачу и о том, что скоро ностальгия утихнет.
19.04.2010 г.
***
…сахар, сливки, мука… крем вздувается, стекает бежевыми язычками по фарфоровым стенкам. Всё, словно в детстве, когда она приплясывала вокруг матери, ожидая и предвкушая. Всё как в прошлый раз – и всё иначе.
– Грейси, хочешь облизать ложку?
Сбой в программе
Большая каюта – зал? – выглядит странно сказочно за счет радужных перепонок на стенах.
Сол широко улыбается, но остальные держатся насторожено, и Лора ловит себя на том, что старается не делать резких движений. «Игра «Не вспугни сайлона», – иронично думает она, внезапно спохватившись, что в группе перед ней слишком мало фигур.
– А где же… – Билл коротко качает головой, и вопрос умирает, не прозвучав.
– Если хотите, можем прогуляться по кораблю, – предлагает Тирол. – Тут есть на что посмотреть.
Таи синхронно кивают, Тори провожает гостей встревоженным взглядом. Ничего, девочка, если ты будешь хорошо себя вести, то у нас не будет проблем. Скорей всего, не будет.
Лора как раз размышляет, стоит ли ей обеспокоиться этим заранее, когда Билл рядом шепчет:
– Сэм не очнулся после воскрешения.
– Что? – она спотыкается, уповая на Тиролову увлеченность лекцией. – Почему?
– Они не знают. Механизм был в порядке, просто не сработал, без видимых причин.
«Но мы знаем причину, не так ли?»
– Да, – Билл отвечает ее мыслям, не сбиваясь с шага. – Похоже, они с Карой свалили все на нас.
– Значит, будем искать путь сами.
Лора смотрит в спину жарко повествующему о функциях двигателя Тиролу и добавляет:
– Ну, или вшестером. Заодно проверим, что подают на сайлонских вечеринках.
25.07.2010 г.
Конечно
А какой был первым?
"Вчера и сегодня". Я его писала в подарок.